В пятнадцать лет я пришел учеником негативного ретушера в фотоателье. Мой учитель был лучшим ретушером Москвы. Проработав в Париже много лет, приехав в Россию, пошел наниматься в московское фотоателье. Хозяин, посмотрев на его работу, спросил, какое количество негативов он может обработать за один день. Ретушь дело очень тонкое. Старые мастера ретушировали не более 6 – 7 штук. В то время, когда закончился мой годичный срок обучения, ретушировали более 30 и не из-за того, что появились какие-то новые технические возможности, просто была утеряна филигранность мастерства. Поступая на учебу, я спросил у своего учителя, вдруг надобность в ретуши отпадет через пару десятков лет, а мне нужна профессия на всю жизнь. «Что ты, – убеждал он меня, – пока существует фотография, будет существовать и негативная ретушь». Сейчас эта профессия вымерла. Правда, и теперь есть ретушь, но она не имеет ничего общего с той, что я занимался в юности, ей занимаются дизайнеры, на компьютере корректируя цвет. Убирают ненужные детали фотографии и добавляют туда детали из других снимков. Я же засел за ретушерский станок – деревянный ящик с матовым стеклянным окошечком и подсветкой изнутри, укрывшись с головой черной тряпкой.
Стеклянный негатив со стороны эмульсии натирался маталином. Маталин – смесь канифоли и скипидара. Негатив клался на матовое окошечко. Единственный инструмент ретушера – чертежный карандаш, с грифелем, отточенным штукатуркой, – тоньше иголочного острия.
Зигзагообразным рисунком ретушер имитирует структуру кожи лица. Хороший мастер не убирает морщины, а лишь смягчает их. Панхроматические и ортохроматические пластинки не передавали правильного соотношения цветов, были больше или меньше очувствлены к тому или другому спектру. Например, ярко-красные губы на панхроме получились белыми, и многие фотографы перед съемкой предлагали покрасить их в зеленый цвет. Также и некоторые пигменты лица, в жизни незаметные, на фотографии выглядели пятнами. Ретушер должен их убрать.
Существовали и совсем оригинальные примеры.
Знаменитый фотомастер Наппельбаум коптил над свечкой стеклянную сторону негатива, потом ваткой выбирал нужную копоть, получая на фоне блики мазками. Таких бликов светом добиться невозможно. Наппельбаум сделал несколько портретов Ленина и целую галерею ведущих деятелей науки и искусства того времени, за что был удостоен звания заслуженного артиста. Тогда творческих людей называли не художниками как сейчас, а артистами.
Второй знаменитостью был Свищев Паоло. Паоло он стал, когда купил ателье у итальянского фотографа Паоло. Как странно переплетаются человеческие жизни. Моя мама рассказывала, как в 1914 году Свищев снимал у них половину дачи, и она видела как он, вместе с женой ходил на речку фотографировать обнаженных девиц. И вот я, через сорок лет, заряжаю ему пластинки в темном шкафу. Быть учеником сразу двух великих фотографов, хоть и на короткое время, – удача, выпавшая, наверное, мне одному. Обе знаменитости в то время работали в одной фотостудии на Арбате и недолюбливали друг друга. Имя Наппельбаума в основном знали в России, он снимал только студийный портрет. Паоло же можно было увидеть и на пленэре.
Особенно он любил снимать обнаженную женскую натуру. Его снимки на всех международных выставках получали золотые медали. Был он очень культурным человеком, знал восемь языков. К сожалению, учиться у него пришлось не долго. В восемьдесят лет он ушел на пенсию. Пенсия начислялась из заработка двух последних лет работы. Восьмидесятилетний старик работал два дня в неделю, и пенсия у него получилась крошечной. Помогали ученики, любил принимать их у себя дома. Приходить к нему нужно было с бутылкой кагора. Другого вина он не пил и выпивал лишь одну рюмку. Жил он на Петровке в большой комнате коммунальной квартиры. Половину комнаты занимала библиотека с книгами на всех европейских языках. Вторая половина комнаты была оборудована под студию, в которой он снимал обнаженных девиц, представляя их своим гостям племянницами. Снимки не печатал, просто не мог жить без самого процесса съемки. 90-летний юбилей Свищева отмечали в Центральном Доме Журналистов. Пришла вся фотографически Москва.
К сожалению, через несколько дней его не стало.
Вскоре в фотоателье заменили стеклянные пластинки на плоскую пленку. Деревянные кассеты остались прежними и прежним остался аппарат, весящий вместе со штативом 40 килограмм. Затвора у него не было. На объектив надевалась крышка, которой и производилась экспозиция. И вот сейчас я стою в фотомагазине, держу в руке цифровую фотокамеру. Как на стеклянной пластинке, в моей памяти проявляются снимки прошлого. Неужели все это было не так давно? Я еще не глубокий старик, работаю, мотаюсь по командировкам. Мои снимки печатаются во многих журналах. Наверное, эти воспоминания нужно было иллюстрировать фотографией, положив цифровой фотоаппарат на деревянного монстра. Но где найдешь эту деревянную камеру, с которой началась и долго продолжалась моя фотографическая жизнь?..
|
